Неточные совпадения
Как только Левин подошел к ванне, ему тотчас же был представлен опыт, и опыт вполне удался. Кухарка, нарочно для этого призванная, нагнулась к
ребенку. Он нахмурился и отрицательно замотал головой. Кити нагнулась к нему, — он просиял улыбкой, уперся
ручками в губку и запрукал губами, производя такой довольный и странный звук, что не только Кити и няня, но и Левин пришел в неожиданное восхищение.
— Однако и он, бедняжка, весь в поту, — шопотом сказала Кити, ощупывая
ребенка. — Вы почему же думаете, что он узнает? — прибавила она, косясь на плутовски, как ей казалось, смотревшие из-под надвинувшегося чепчика глаза
ребенка, на равномерно отдувавшиеся щечки и на его
ручку с красною ладонью, которою он выделывал кругообразные движения.
Эта
ручка смущала Кити: ей хотелось поцеловать эту
ручку, но она боялась сделать это, чтобы не разбудить
ребенка.
— Я говорю ему: «Ваше превосходительство!..» — выкрикивала она, отдыхиваясь после каждого слова, — эта Амалия Людвиговна… ах! Леня, Коля!
ручки в боки, скорей, скорей, глиссе-глиссе, па-де-баск! Стучи ножками… Будь грациозный
ребенок.
Родительница его, из фамилии Колязиных, в девицах Agathe, а в генеральшах Агафоклея Кузьминишна Кирсанова, принадлежала к числу «матушек-командирш», носила пышные чепцы и шумные шелковые платья, в церкви подходила первая ко кресту, говорила громко и много, допускала
детей утром к
ручке, на ночь их благословляла, — словом, жила в свое удовольствие.
— Кого вам? — спросит он и, услыхав имя Ильи Ильича или хозяйки дома, молча укажет крыльцо и примется опять рубить дрова, а посетитель по чистой, усыпанной песком тропинке пойдет к крыльцу, на ступеньках которого постлан простой, чистый коврик, дернет за медную, ярко вычищенную
ручку колокольчика, и дверь отворит Анисья,
дети, иногда сама хозяйка или Захар — Захар после всех.
Кончилась обедня, вышел Максим Иванович, и все деточки, все-то рядком стали перед ним на коленки — научила она их перед тем, и
ручки перед собой ладошками как один сложили, а сама за ними, с пятым
ребенком на руках, земно при всех людях ему поклонилась: «Батюшка, Максим Иванович, помилуй сирот, не отымай последнего куска, не выгоняй из родного гнезда!» И все, кто тут ни был, все прослезились — так уж хорошо она их научила.
Целую ночь снилась Привалову голодная Бухтарма. Он видел грязных, голодных женщин, видел худых, как скелеты,
детей… Они не протягивали к нему своих детских
ручек, не просили, не плакали. Только длинная шея Урукая вытянулась еще длиннее, и с его губ сорвались слова упрека...
И плачет, плачет
дитя и
ручки протягивает, голенькие, с кулачонками, от холоду совсем какие-то сизые.
По приезде от обедни
дети целовали у родителей
ручки, а иногда произносили поздравительные стихи.
Марья Маревна вошла в роскошную княжескую гостиную, шурша новым ситцевым платьем и держа за руки обоих
детей. Мишанка, завидев Селину Архиповну, тотчас же подбежал к ней и поцеловал
ручку; но Мисанка, красный как рак, уцепился за юбку материнского платья и с вызывающею закоснелостью оглядывал незнакомую обстановку.
— Вы смотрите, чаще у княгинюшки
ручки целуйте! — твердила она
детям дорогой.
Рабочий день кончился.
Дети целуют у родителей
ручки и проворно взбегают на мезонин в детскую. Но в девичьей еще слышно движение. Девушки, словно заколдованные, сидят в темноте и не ложатся спать, покуда голос Анны Павловны не снимет с них чары.
По окончании всенощной все подходят к хозяевам с поздравлениями, а
дети по очереди целуют у старой полковницы
ручку. Старушка очень приветлива, всякому найдет доброе слово сказать, всякого спросит: «Хорошо ли, душенька, учишься? слушаешься ли папеньку с маменькой?» — и, получив утвердительный ответ, потреплет по щеке и перекрестит.
Дети шумно отодвигают табуретки и наперерыв друг перед другом спешат подойти к маменькиной
ручке.
«Что за картина! что за чудная живопись! — рассуждал он, — вот, кажется, говорит! кажется, живая! а
дитя святое! и
ручки прижало! и усмехается, бедное! а краски! боже ты мой, какие краски! тут вохры, я думаю, и на копейку не пошло, все ярь да бакан...
Были нищие, собиравшие по лавкам, трактирам и торговым рядам. Их «служба» — с десяти утра до пяти вечера. Эта группа и другая, называемая «с
ручкой», рыскающая по церквам, — самые многочисленные. В последней — бабы с грудными
детьми, взятыми напрокат, а то и просто с поленом, обернутым в тряпку, которое они нежно баюкают, прося на бедного сиротку. Тут же настоящие и поддельные слепцы и убогие.
Вскоре Коську стали водить нищенствовать за
ручку — перевели в «пешие стрелки». Заботился о Коське дедушка Иван, старик ночлежник, который заботился о матери, брал ее с собой на все лето по грибы. Мать умерла, а
ребенок родился 22 февраля, почему и окрестил его дедушка Иван Касьяном.
Ребенок замолк, облокотился на его колена, и, подперши
ручкой щеку, поднял головку и задумчиво, как
дети иногда задумываются, пристально на него смотрит.
Дитя расспрашивало конвентинца, скоро ли оно увидит своего отца, и беспечно перебирало пухлою
ручкою узорчатую плетенку кутаса и красивую шишку помпона.
В
ручках у
ребенка оказался довольно длинный кусок розового рагат-лакума и новенький серебряный гривенничек.
— И только это? О, mem Kind! [О, мое
дитя! (нем.)] А я думал… мне бог знает что представилось! Дайте мне ваши руки, Тамара, ваши милые белые
ручки и позвольте вас прижать auf mein Herz, на мое сердце, и поцеловать вас.
— Ну уж это выдумки про подругу! А главное, не лезь ты ко мне со своими нежностями. Сиди, как сидят умные
дети, вот здесь, рядышком на кресле, вот так. И
ручки сложи!
Сначала заглядывали к нам, под разными предлогами, горничные девчонки и девушки, даже дворовые женщины, просили у нас «поцеловать
ручку», к чему мы не были приучены и потому не соглашались, кое о чем спрашивали и уходили; потом все совершенно нас оставили, и, кажется, по приказанью бабушки или тетушки, которая (я сам слышал) говорила, что «Софья Николавна не любит, чтоб лакеи и девки разговаривали с ее
детьми».
Я тихо-тихо поцеловал эту худенькую
ручку, но бедное
дитя не проснулось, только как будто улыбка проскользнула на ее бледных губках.
Вопрос этот относился к молодой особе, которая вошла вслед за
детьми и тоже подошла к Машенькиной
ручке. Особа была крайне невзрачная, с широким, плоским лицом и притом кривая на один глаз.
В эту минуту
дети гурьбой вбежали в гостиную. И все, точно не видали сегодня матери, устремились к ней здороваться. Первая, вприпрыжку, подбежала Нонночка и долго целовала Машу и в губки, и в глазки, и в подбородочек, и в обе
ручки. Потом, тоже стремительно, упали в объятия мамаши Феогностушка и Смарагдушка. Коронат, действительно, шел как-то мешкотно и разинул рот, по-видимому, заглядевшись на чужого человека.
Как бы то ни было, но квартира его была действительно отделана как игрушечка, хотя Марья Петровна, по своей расчетливости, не слишком-то щедро давала
детям денег на прожитие; сверх того, княгиня почти публично называла его сынком, давала ему целовать свои
ручки и без устали напоминала Митенькиным начальникам, что это перл современных молодых людей.
А матери этих
детей все стоят тут же, в сторонке, плачут; каждая узнает своего мальчика или девочку, а они подлетают к ним и целуют их, утирают им слезы своими
ручками и упрашивают их не плакать, потому что им здесь так хорошо…
— Я нуждаюсь… я приехала… — лепетала «несчастная» прерывавшимся от волнения голосом. — Я приехала только, чтобы вашу
ручку поцеловать… — и опять хихикнула. С самым детским взглядом, с каким
дети ласкаются, что-нибудь выпрашивая, потянулась она схватить
ручку Варвары Петровны, но, как бы испугавшись, вдруг отдернула свои руки назад.
Елена встала и пошла по палубе, стараясь все время держаться руками за борта и за
ручки дверей. Так она дошла до палубы третьего класса. Тут всюду в проходах, на брезенте, покрывавшем люк, на ящиках и тюках, почти навалившись друг на друга, лежали, спутавшись в кучу, мужчины, женщины и
дети.
На другой день, утром, оба сына отправились к папеньке
ручку поцеловать, но папенька
ручки не дал. Он лежал на постели с закрытыми глазами и, когда вошли
дети, крикнул...
Из арки улицы, как из трубы, светлыми ручьями радостно льются песни пастухов; без шляп, горбоносые и в своих плащах похожие на огромных птиц, они идут играя, окруженные толпою
детей с фонарями на высоких древках, десятки огней качаются в воздухе, освещая маленькую круглую фигурку старика Паолино, ого серебряную голову, ясли в его руках и в яслях, полных цветами, — розовое тело Младенца, с улыбкою поднявшего вверх благословляющие
ручки.
Сияющий и весёлый принялся Илья в этот вечер за обычное своё занятие — раздачу собранных за день диковин.
Дети уселись на землю и жадными глазами глядели на грязный мешок. Илья доставал из мешка лоскутки ситца, деревянного солдатика, полинявшего от невзгод, коробку из-под ваксы, помадную банку, чайную чашку без
ручки и с выбитым краем.
Голубок не делал никакой попытки разом отделаться от своего преследователя; чуть
ребенок, подвинувшись на коленочках, распускал над ним свою
ручку, голубок встрепенался, взмахивал крылышками, показывая свои беленькие подмышки, припрыгивал два раза, потом делал своими красненькими ножками два вершковых шага, и опять давал Бобке подползать и изловчаться.
Перед ним, в нескольких шагах расстояния, подпрыгивал и взмахивал связанными крылышками небольшой сизый голубок, которого
ребенок все старался схватить своею пухленькою
ручкою.
Наслажденье, которое доставляет им
ребенок прелестью его, этих
ручек, ножек, тельца всего, удовольствие, доставляемое
ребенком, — меньше страданья, которое они испытывают — не говоря уже от болезни или потери
ребенка, но от одного страха за возможность болезней и смерти.
— Пра-вед-ни-ца? С'est joli… [это мило (франц.)] У меня тоже была мать… princesse… [княгиня (франц.)] и — вообразите — нео-бык-новенн-но полная была жен-щина… Впрочем, я не то хотел ска-зать… Я не-мно-го ослаб. Adieu, ma charmante enfant!.. [Прощайте, мое прелестное
дитя! (франц.)] Я с нас-лажде-нием… я сегодня… завтра… Ну, да все рав-но! au revoir, au revoir! [до свидания, до свидания (франц.)] — тут он хотел сделать
ручкой, но поскользнулся и чуть не упал на пороге.
Солдаты взялись за Настю, которая, не поднимаясь с нар, держала под своею грудью мертвого
ребенка и целовала его красненькие скорченные
ручки.
А
дитя лежит, как херувимчик милый, разметав
ручки, и улыбается.
И вот, когда
дети перестали поздравлять родителей с добрым утром и целованием родительских
ручек выражать волнующие их чувства по поводу съеденного обеда, когда самовар, около которого когда-то ютилась семья, исчез из столовой куда-то в буфетную, откуда чай, разлитый рукой наемника, разносился по закоулкам квартиры, когда дни именин и рождений сделались пустой формальностью, служащей лишь поводом для выпивки, — только тогда прозорливые люди догадались, что семейству угрожает действительная опасность.
Бабушка же Анна (жалко, что барыня не видала: она бы оценила это; для нее и было всё это сделано) прикрыла
ребенка кусочком холста, поправила ему
ручку своею пухлой, ловкою рукой и так потрясла головой, так вытянула губы и чувствительно прищурила глаза, так вздохнула, что всякий мог видеть ее прекрасное сердце.
—
Ручку!
Ручку святую! — проговорил он, задыхаясь. — Сон! Прекрасный сон!
Дети, разбудите меня!
И вдруг, сознав сие преступление, сложил
ручки и как малое
дитя заплакал.
«Другой-то? А вот какой: посмотри ты на себя, какой ты есть детина. Вот супротив тебя старик — все одно как
ребенок. Он тебя сомущать, а ты бы ему благородным манером ручки-то назад да к начальству. А ты, не говоря худого слова, бац!.. и свалил. Это надо приписать к твоему самоуправству, потому что этак не полагается. Понял?»
Ноги отказывались служить ему; он сел, прижавшись в уголок дивана, облокотился на его
ручку и, опустив горячую голову на руки, плакал как
дитя.
Следя за его жестом, Назаров вспомнил знакомые ему развалины — сначала он,
ребёнок, боялся их, потом бегал сюда со Стёпой Рогачёвым добывать медь и железо для грушников [Утильшиков — Ред.]. Это они, бывало, отрывали
ручки и петли дверей, шпингалеты рам, таскали вьюшки, рылись, как кроты, не боясь сторожа, всегда пьяного или спящего.
«Ах, говорит, душечка, Оленька, как это вы без теплого платья!» Сейчас долой с своих плеч свою медвежью шубу, завернул в нее свою миленькую с
ручками и с ножками, поднял, как малого
ребенка на руки — и в пошевни.
Когда я беру в свои руки их слабые, нежные, чуткие и беспомощные
ручки, у меня в сердце такое чувство, точно ко мне ласкается больной
ребенок.
У его трехлетнего мальчика оказался нарыв миндалины;
ребенок был рахитический, худенький и бледный; он бился и зажимал зубами
ручку ложки, так что мне с трудом удалось осмотреть его зев.